
Оригинал статьи
Кто мы, когда у нас, заимствуя известное высказывание Ханны Арендт, «нет никого, кроме нас самих»? Однако, сколько бы мы не прикладывали усилий к тому, чтобы пресечь попытки других определять нас, эти определения продолжают быть направлены на нас, – они основываются на том, кем мы должны быть по отношению к какому-либо конкретному или абстрактному другому, какому-либо идеалу или ориентиру за пределами того, кем мы уже являемся.
Один из самых значимых авторов современности, Урсула Ле Гуин, оказала влияние на такие иконы литературы, как Нил Гейман и Салман Рушди. В своих лучших работах, – а найти лучшее во всех её равно впечатляющих и прекрасных трудах кажется почти невозможным, – она сочетает антропологию, социальную психологию и настоящее литературное мастерство, исследуя сложные, зачастую противоречивые явления с подлинным изяществом. В область её исследования входят, например, проблемы того, кем мы являемся, и какую роль играет наш пол, в то время, как все мы, мужчины и женщины, пытаемся выжить в наших повседневных битвах между внутренним и внешним, индивидуальным и социальным, личным и публичным. Это то, что Ле Гуин исследует в своём выдающемся эссе под названием «Знакомство с собой», которое она впервые опубликовала в 1980-х и позднее обновила в красиво озаглавленном, и красиво написанном сборнике 2004 г. «Волна мысли: беседы и очерки о Писателе, Читателе и Воображении». Говорить о предмете, столь обычном и распространённом в общественном дискурсе таким оригинальным и убедительным способом, – не малая заслуга. Должно быть, это именно тот подвиг писателя, который Джек Керуак имел в виду, когда размышлял о ключевом отличии между гением и талантом.
«Я – мужчина. Вы можете подумать, что я допустила своего рода глупую ошибку о своей половой принадлежности, или, может быть, что я пытаюсь обмануть вас, потому что мое имя оканчивается на «а» и у меня есть три бюстгальтера, и я была беременна пять раз, и разные другие вещи и детали, которые вы могли заметить. Но детали не имеют значения... Я появилась за несколько десятилетий до того, как изобрели женщин. Ну, если вы настаиваете на педантичной точности, то можно сказать, что женщины были изобретены несколько раз в разных местах, но изобретатели просто не знали, как продать продукт. Их способы распределения находились в зачаточном состоянии, исследование соответствующего рынка было равно нулю, и поэтому, конечно, сама эта идея просто не смогла развиться. Даже будучи созданным гением, изобретение должно найти свой рынок, и кажется, что в течение длительного времени идея женщины просто не достигла этого. Такие модели, как Остин и Бронте были слишком сложными, и люди просто смеялись над суфражистками, а Вульф слишком опережала своё время».
Отметив, что, когда она родилась (1929), «существовали только мужчины», – не будем забывать, что даже в XX в. самые известные интеллектуалки использовали местоимение «он» по отношению к представителю человеческого рода как таковому, – Ле Гуин играет с этим универсальным местоимением:
«Вот, кто я. Я мужского рода, как в случаях с распространенными выражениями и высказываниями: "Если некто нуждается в аборте, он должен обратиться в другое государство", или: "Писатель знает, с какой стороны его хлеба намазано масло". Это я, писатель, он. Я – мужчина. Может быть, не первосортный мужчина. Я вполне готова признать, что я, возможно, на самом деле, своего рода второсортный мужчина или его имитация, или же попытка быть им. Я отношусь к подлинному мужчине, как разогретая в микроволновке рыбная палочка к запечённому целиком лососю».
Ле Гуин обращается к проблеме тела, которая становится действительно актуальной в контексте мужского рода:
«Я признаю это, я всего лишь жалкое подобие или суррогат мужчины, и вы могли заметить это, когда я пыталась носить эту армейскую одежду больших размеров с накладными карманами, которые были в моде, и я выглядела, как курица в наволочке. У меня неправильное тело. Люди должны быть стройными. Вы не можете быть слишком худыми, – все так говорят, особенно анорексики. Люди должны быть стройными и подтянутыми, потому что это то, как обычно выглядят мужчины: стройные и подтянутые, или, так или иначе, это тот идеал, к которому мужчины стремятся, а у некоторых даже получается добиться его. И мужчины – это люди, а люди – это мужчины, которые были правильно созданы, и поэтому люди, настоящие люди, правильные люди, – стройны. Но я действительно отвратительный человек, потому что я вовсе не стройная, а маленькая и пухлая, с заметными отложениями жира. Я не стройная».
Иллюстрация Ян Лю из «Мужчина встречает женщину», критика пиктограмма гендерных стереотипов
В качестве примера настоящего Мужчины, Ле Гуин называет Хемингуэя, у него «борода, оружие, жёны и маленькие короткие фразы», и возвращается к своей неполной Мужественности с особым подмигиванием точки с запятой и серьезным вниманием к тому, как мы умираем:
«У меня нет пистолета и ни одной жены, мои предложения пространны и переполнены синтаксисом. Эрнест Хемингуэй скорее умер бы, чем использовал бы синтаксис. Или точку с запятой. Я использую целую кучу точек с запятыми; одна из них была только что; точка с запятой была после "точек с запятыми" и ещё одна после «только что».
И ещё. Эрнест Хемингуэй скорее умер бы, чем постарел. И он умер. Он застрелился. Короткая фраза. Все, что угодно, лишь бы не длинная фраза, не предложение длиною в жизнь. Смертные приговоры короткие и очень, очень мужественные. Пожизненное лишение свободы – нет. Оно течёт, течёт, полное синтаксиса, оценочных суждений, запутанных ссылок и старости. И вот реальное доказательство того, насколько я не соответствую мужчинам: я даже не молода. Просто к тому времени, когда они, наконец, начали изобретать женщин, я начала стареть. И я сделала это целенаправленно. Бесстыдно. Я позволила себе стареть и не боролась со старостью ружьем или чем-нибудь вроде этого».
Но между неполными точками с запятыми и оружием заключается суть проблемы гендерной имитации – тирания в том, как мы думаем и говорим о сексе:
Секс как зрелище – самый скучный вид зрелищного спорта, даже скучнее бейсбола. Если мне нужно будет смотреть на спорт, а не заниматься им, я предпочту скачки. Лошади действительно симпатичные. Люди, которые ездят на них, в основном, – своего рода нацисты, но, как и все нацисты, они мощные и успешные, как и лошади, на которых они ездят, и, в конце концов, это лошадь решает: перепрыгнуть ли ей этот пятиметровый барьер или резко остановиться и позволить нацисту упасть и свернуть шею. Только, как правило, лошадь не помнит о такой возможности. Лошадей нельзя назвать ужасно яркими. Но в любом случае, скачки и секс имеют много общего, хотя обычно вы можете смотреть только скачки на американском телевидении, если вы переключите на канадский канал, который не имеет отношения к сексу. Учитывая возможность, хотя я часто забываю, что у меня есть такая возможность, я, конечно, предпочту смотреть скачки и заниматься сексом. Никогда наоборот. Но я слишком стара для скачек, а может быть, и для секса, кто знает? Я да; Вы нет».
Ле Гуин делает ставку на тонкий юмор, рассуждая о наиболее серьезных и пронзительных вещах, на границе между трагедией и надеждой, – о проблеме старения:
«Вот я, старая, когда я писала это, мне было шестьдесят лет, «шестидесятилетний улыбчивый публичный мужчина», как сказал Йейтс, но он всё-таки был мужчиной. И теперь мне больше семидесяти. И это всё моя вина. Я родилась прежде, чем появились женщины, и я живу все эти десятилетия, упорно пытаясь быть хорошим мужчиной, забыв о том, как оставаться молодой, и у меня так и не получилось. И моё время, мои возраста просто смешались. Я была молода, а затем, вдруг, мне стало шестьдесят, а, возможно, и восемьдесят, и что дальше?
Не много.
Я продолжаю думать, что должно было быть что-то, что настоящий мужчина мог бы сделать. Что-то не такое опасное, как пистолет, но более эффективное, чем крем Olay. Но мне не удалось. Я ничего не сделала. Я не осталась молодой. А теперь я оглядываюсь назад на все мои энергичные старания, потому что я действительно старалась, я старалась быть мужчиной, хорошим мужчиной, и я вижу, что мне не удалось. Я, в лучшем случае, плохой мужчина. Его второсортная имитация с десятью волосками на бороде и точкой с запятой. И я не знаю, какой от меня толк. Иногда я думаю, что можно было бы бросить всё это. Иногда я думаю, что я могла бы просто использовать свою возможность, остановиться перед пятиметровым барьером, и позволить нацисту свернуть себе шею. Если я не умею притворяться мужчиной и у меня не очень хорошо вышло остаться молодой, то, возможно, я могла бы так же хорошо начать делать вид, что я старая женщина. Я не уверена, что кто-нибудь уже изобрёл старух; но, может быть, стоит попробовать».
«Волна мысли», мысли Ле Гуин, является потрясающе оригинальной в своей полноте, словно лосось в дикой природе.